Януш Гловацкий
Драматург, прозаик, сценарист, автор радиопостановок, эссеист, в течение многих лет работает в Нью-Йорке. Родился 13 сентября 1938 года в Познани.
Автор, который сарказмом и иронией защищается от жестокости мира. На вопросы читателей, отчего он не пишет позитивных, легких комедий, отвечает:
«Наверное, потому, что со времен Чехова мир сделал еще несколько депрессивных шагов».
В декабре 1981 года, за несколько дней до объявления в стране военного положения, Януш Гловацкий отправился в Лондон на премьеру своей пьесы «Замарашка»в театр Ройал-Корт. После 13 декабря 1981 года решил остаться за границей. Так начался эмигрантский период жизни писателя, который с 1983 года жил в Нью-Йорке. После краха коммунизма в 1989 году начал работать попеременно в США и Польше.
Начало карьеры
Януш Гловацкий учился на историческом факультете Варшавского университета. Позже перевелся на актерский факультет Государственной высшей театральной школы.
«Я катался по полу в роли яйца или шумел в роли дерева в „Ноябрьской ночи”, и это у меня получалось хуже, чем у остальных. Скажу честно: я вообще отказался быть яйцом. Наш преподаватель Мария Верчиньская спросила: „Януш, почему ты не хочешь катиться, как другие?” „Потому что мне стыдно”, — ответил я искренне. И тогда впервые в жизни меня обвинили в цинизме». («Из головы», Świat książki, Варшава, 2004).
После первого курса Януша выгнали из Театральной школы за, как он сам признавался, «абсолютное отсутствие способностей» и «цинизм». Его однокурсники были уверены, что сам изгой от этого остался только в выигрыше.
«Ну потому что разве можно себе представить остроумного писателя, драматурга Януша Гловацкого, распевающего песни, например, на Фестивале в Ополе? Дело в том, что Гловацкий мечтал стать певцом, хотя у него совершенно отсутствовал так называемый слух. Мы разучивали гаммы с профессором Михаловским, замечательным пожилым господином, всегда слегка подшофе. Он учил нас петь. Время от времени подремывая, он играл гаммы, а мы должны были за ним повторять. Студент Гловацкий не мог попасть ни в одну мелодию. Профессор брал тоном выше, тоном ниже, а из уст Головы доносилось совершенно плоское, монотонное „aaaaaaaa”. Где-то через полгода потный Голова вновь предстал перед преподавателем, тот ударил по клавишам и… вдруг раздалось прекрасное, чистое пение Януша. Михаловский сорвался с места, но поскольку он был низенький, а Гловацкий ростом под два метра, то вскочил на столик, и когда его голова оказалась на уровне лица ученика, радостно его расцеловал и воскликнул: „Он услышал! Глухой услышал! Из тебя еще получится человек!”. Потом спрыгнул вниз, сел, ударил по клавишам… И вновь раздалось „aaaaaaaa”. Михаловский зажал себе уши. Он посидел так с минуту и, махнув рукой, сказал: „Чудеса случаются только один раз”.
(Ежи Карашкевич», «Уничтожитель перхоти», Wydawnictwo Dolnośląskie, Вроцлав, 2002).
Гловацкий вернулся в университет, где окончил факультет польской филологии. Во время учебы писал театральные рецензии, не щадя профессоров, которые его выгнали. Однако вскоре, по его словам, утратил мотивацию.
Проза
Как прозаик Гловацкий дебютировал в 1960 году в«Альманахе молодых» рассказом «На пляже», содержание которого сам описывает так: «история о человеке, который утонул, но рассказанная с юмором». С 1964 по 1981 год был членом редколлегии еженедельника «Культура» и его фельетонистом.
Издал несколько сборников рассказов, в том числе «Водоворот абсурда», «Новый танец ля-ба-да», «Охота на мух и другие рассказы», «Рай и рапорт Пилата», «My sweetРаскольников», «Все труднее любить»и два сборника фельетонов: «Ночью хуже видно»и «Возвращение графа Монте-Кристо».
В августе 1980 года во время забастовки на Гданьской судоверфи, в результате которой была создана «Солидарность», провел несколько недель среди участников протеста. Итогом этого опыта стал роман «Мощь рушится», написанный от лица простого рабочего, который, сам того не подозревая, оказывается замешанным в сотрудничество со спецслужбами. Произведение было запрещено цензурой, его удалось выпустить лишь в самиздате в 1981. Позже повесть была опубликована во Франции, Англии, Германии, Швейцарии, Турции, Греции и США.
«Это один из самых прекрасных текстов, который я когда-либо читал о механизмах и судьбах коллаборации. И о смелости тех, кто находит в себе силы сказать "нет". Если вы можете позволить себе прочитать только одну книгу о Польше, то я советую вам выбрать именно эту» (Жак Погем, «Пари-Матч»).
Следующей его романом стал «Последний сторож» (2001). Действие происходит в замке знаменитого американского дизайнера. Писатель с мрачным юмором рассказывает о прогрессирующем маразме и безумии нашего мира.
«(…) книга Януша Гловацкого носит начисто лишенное пафоса название„Последний сторож”. На обложке — мужик в трусах. Да, книга смешная, но до определенной степени. Тотальный хаос и распад, взрывы бомб и падающие самолеты, а в итоге — ураган, который уничтожает Нью-Йорк. „Огромная стеклянная стена в Метрополитен рухнула на землю, а порхающие персонажи Шагала смешались со взмывающими ввысь живыми людьми”. Гротесковый апокалипсис и апокалиптический гротеск. „Прямо на нас катили четверо на мотоциклах, в железных шлемах”. Смешно?» (Эльжбета Савицкая, «Речь Посполитая, 3-4 ноября 2001).
В 1996 году издательство BGW выпустило сборник, в который вошли почти все произведения Гловацкого (объемом 1200 страниц) под названием «Клоаки. Жабы. Тараканы».
Его произведения переводились на многие языки: английский, венгерский, испанский китайский, корейский, немецкий, русский, сербский, словацкий, французский, чешский, эстонский. Многие эссе и фельетоны писателя печатались на страницах New York Times, The New York Times Magazine.
Януш Гловацкий является членом Ассоциации польских писателей, а также американских объединений писателей: ПЕН-Клуба, Гильдию сценаристов США (Восток)и Ассоциации драматургов.
Человек кино
На рубеже шестидесятых-семидесятых годов Януш Гловацкий начал работать в кино, сначала в документальном. Нарабатывал опыт у Казимежа Карабаша на съемках фильма «Год Франка В.». В 1969 году написал сценарий«Психодрамы, или Сказки о Принце и Золушке, поставленной в учреждении для несовершеннолетних девушек в Д.», соавтором и режиссером которой был Марек Пивовский. Мотивы из«Психодрамы…» послужили затем автору для создания пьесы «Замарашка». Был также соавтором сценария (вместе с Пивовским) фильма«Рейс» (1970), который считается одной из лучших польских кинокомедий.
«Сначала фильм отнесли к разряду „сложного” кино, предназначенного для искушенного зрителя, поэтому поначалу его показывали только в клубных кинотеатрах. И для этой элитарной, а значит — немногочисленной публики было сделано всего две копии. И когда Януш Гловацкий вместе с Мареком Пивовским пошли в министерство просить сделать побольше копий, разговор с ними был короткий и достойный того, чтобы стать резюме всего этого фильма: „Мы не можем сделать больше копий, потому что у фильма нет рекламы. А рекламу нельзя сделать, потому что есть только две копии». (Ежи Карашкевич», «Уничтожитель перхоти», Wydawnictwo Dolnośląskie, Вроцлав, 2002).
Януш Гловацкий был также автором сценариев к фильмам «Охота на мух» (1969) Анджея Вайды, «Нужно убить эту любовь» (1972) ЯнушаМоргенштерна, «Елка страха» (1982) Томаша Ленгрена. Писал диалоги к фильму«Ее портрет» (1974) Мечислава Васьковского. Вместе с Лукашем Заджиньским написал сценарий к картине«Билборд» (1998).
О времени, проведенном жаркими августовскими днями в бастующей Гданьской судоверфи, спустя годы он рассказал в сценарии фильма «Валенса. Человек из надежды» (2013) — это была очередная встреча Гловацкого с Анджеем Вайдой.
Американские киностудии купили у Гловацкого права на экранизацию «Охоты на тараканов», «Антигону в Нью-Йорке»и написанный совместно с Эвой Нагорной сценарий No Smoking Section. Сценарий Hairdo Гловацкого завоевал главный приз — Премию Тони Коса на кинофестивале в Нантакете в США в 1999 году. Вместе с Эмиром Кустурицей и Душаном Ковачевичем Гловацкий написал сценарий фильма «Нос» (2001).
В «Охоте на мух»Януш Гловацкий описал атмосферу студенческого клуба, которую создают и те, которым удалось войти внутрь, и неудачники, которые остались снаружи. В одноименном фильме Вайды Гловацкий сыграл как раз такого мужчину, стоящего перед клубом. В жизни, однако, он скорее принадлежит к тем, кто добивается свой цели.
Гловацкий играл эпизодические роли и в других фильмах: он был участником рейса у Пивовского и мужчиной в баре в «Кинопробах»Агнешки Холланд, Павла Кендзерского и Ежи Домарадского.
В 1976-1978 гг. Януш Гловацкий председательствовал в Секции сценаристов Ассоциации польских кинематографистов.
Однако мировое признание ему принесли не киносценарии, а театральные пьесы:
«Заруба»
Театральный гротеск, в котором автор показал пару интеллигентов, совершенно лишенных способности действовать: Иоанну, неудавшуюся актрису, и Яна, безвольного сценариста. Они живут в мире интриг и лжи, который сами себе создали. Ян ведет счет очередным попыткам суицида, Иоанна постоянно жеманничает. Нереализованные амбиции и обманутые надежды становятся основой их союза, обрекают их на зависимость друг от друга.
Шанс на освобождение от рутины и бреда дает появления Буля. Этот маргинальный тип вносит в экзальтированные ритуалы главных героев нотки спонтанности, которые обнажают ничтожность их комедиантских жестов. Неожиданное проникновение в круг взаимных обвинений Яна и Иоанны «этого третьего» преодолевает маразм и апатию этой пары. Что-то в них начинает ломаться, изменяться, оживать. Целая череда хаотичных и на первый взгляд бессмысленных поступков неотвратимо приводит их к неожиданному финалу.
«Замарашка»
Пьеса о манипуляции. В исправительное учреждение, юные постоялицы которого готовят театральную постановку сказки братьев Гримм «Золушка», приезжает киногруппа. Режиссер хочет снять фильм, которым можно было бы блеснуть на зарубежных фестивалях, и пытается вытянуть из малолетних актрис самые интимные признания «на камеру». Одна только исполнительница роли Золушки не хочет исповедоваться о событиях из своего детства. Упрямую девушку пытается с помощью целой лавины провокаций принудить к послушанию психопат-воспитатель. В Польше«Замарашке» не повезло:
«В 1981 году, в момент постановки „Замарашка”, актеры [Театра Повшехного в Варшаве] делали всё, чтобы не играть в этой пьесе. Потому что в этом случае их отлучали от телевидения, кино, радио, эстрады. Они по очереди приходили ко мне и говорили, что Куцтак плохо это ставит, что они не могут это играть. А потом они шли к Куцу и говорили, что пьеса так плохо написана, что они в этом участвовать не хотят. Единственное, чего им удалось очень быстро добиться, это то, что мы с Куцом стали друг друга ненавидеть. Думаю, что по этому же принципу функционирует наше государство. Однажды мы с Куцом встретились где-то в Союзе актеров и после периода взаимной ненависти пришли по этому делу к согласию. Актеры так сосредоточились на доказательстве нам, как плоха эта„Замарашка”, что лишь за неделю до премьеры сориентировались: на сцене все-таки будут выступать они, а не мы. По поводу „Замарашки”Кисель написал в „Тыгоднике Повшехном”, что это польский „Полет над гнездом кукушки”, вот только театр этого не понял. Не знаю, далеко ли это было от истины».
С проблемами конфликтующих с законом девушек Януш Гловацкий познакомился, будучи сценаристом парадокументальной«Психодрамы» Марека Пивовского в 1969 году. Десять лет спустя появилась его «Замарашка». Автор выехал на премьеру пьесы в театре Ройал-Корт, которая состоялась спустя три дня после объявления в Польше военного положения. На «Замарашку» зритель валил толпами, усматривая в спектакле метафору порабощения польского народа.
После лондонской премьеры The Guardianназвала «Замарашку» лучшей «независимой постановкой года», а The London Times— «одной из лучших пьес, сыгранных в этом году». После постановки в 1984 г.«Замарашки» с труппой Джозефа Паппа Фрэнк Рич написал в The New York Times: «Исключительно умный и провокационный текст… Гловацкий выразил абсурдный, темный юмор языком террора и создал элегантную кафкианскую комедию из страха своего угнетаемого репрессиями народа».
Джон Саймон в The New York Magazine отмечал: «Замарашка»— это игра в кошки-мышки. Одинаково смешная и страшная». Затем пьеса ставилась в Белграде, Франкфурте, Сеуле, Буэнос-Айресе (где получила приз Мольера за лучшую постановку 1986 года), в Тайбэе, а также во многих американских университетах. В 1988 году «Замарашку»поставили в Москве, Санкт-Петербурге и многих других городах СССР.
«Фортинбрас спился»
Первая пьеса, написанная Гловацким в США. Трагифарс, показывающий события при дворе принца Гамлета с точки зрения норвежца — то есть оккупанта Дании. Груз мрачной, заряженной страстями и преступлением интриги, разыгрывающейся на самых высоких придворных уровнях, становится слишком тяжелым для принца Фортинбраса, чья нежная натура восстает против опасного искушения оказаться между скрещенными клинками сильных фехтовальщиков, то есть оказаться в системе человек — власть — зло. Фортинбрас живет благодаря тому, что пьет.
« „Фортинбрас спился”— это действительно очень трудная пьеса, — оценивает автор. — Ее можно сыграть в стиле кабаре, как это сделал Ежи Штур в Старом Театре. (…) Спектакль, который сделал в Быдгощи Анджей Мария Марчевский, пошел в направлении очень интенсивной драмы. На сегодняшний день это, пожалуй, лучший спектакль по моей пьесе в Польше. Я не знаю прежних работ Анджея, поэтому я был приятно удивлен. Главная роль там тоже сыграна великолепно. Роман Грамзиньский — это один из величайших актеров, каких я уже давно не видел в театре. Причем он сыграл безумно сложную роль человека, притворяющегося пьяным. Из этого очень легко сделать фарс — шатания, бормотания, смех, фальшь — плоская забава в духе кабаре. Между тем Грамзиньский сыграл необычайно драматично. Это было бы странно, но я допускаю вероятность, что в этой стране он не пробьется, потому что судьба забросила его в Быдгощ. Это было бы ужасно несправедливо».
Пьеса была представлена публике в форме сценического чтения на театральном фестивале в Уильямстауне, на сценах Манхэттен-Театр-Клуба и Раундэбаут-Театра. Ее ставили в театрах Лондона, Москвы, Сараево и других городов мира.
«Охота на тараканов»
В 1985 году Гловацкий получил от властей Нью-Йорка грант на написание пьесы. Ее героями он сделал польских эмигрантов диссидентской волны восьмидесятых годов, которые в замшелой квартирке в нижней части Манхэттена осуществляют свой вариант american dream — и страдают бессонницей. Он — известный писатель, которого польский опыт у себя в стране и коммерциализированный Нью-Йорк лишили иллюзий и мотивации для творческой деятельности. Она — его жена, известная в Польше исполнительница ролей шекспировских персонажей, у которой нет шанса пробиться на американские сцены из-за славянского акцента. В этой пьесе, лишенной плоского и ожесточенного обличительства, автор отнюдь не идеализирует тот жизненный выбор, который сделали герои, попавшие на новой родине в геенну фрустрации и неприкаянности.
Первый показ этой трагикомической истории в постановке Артура Пенна состоялся в Манхэттен-Театр-Клубе. В спектакле сыграли обладательница двух Оскаров Дайан Уист и Рон Сильвер. Затем пьесу ставили в Марк-Тапер-Форум в Лос-Анжелесе (в ней играли Свуси Кёрц, Малкольм Макдауэлл), в Аллей-Театре в Хьюстоне, Виздом-Бридж-Театре в Чикаго, на Шекспировском фестивале в Эшленде, а также на сценах более полусотни профессиональных американских театров. Кроме того, пьесу увидели зрители в Торонто, Сиднее, Марселе, Лионе, в Женеве и Брюсселе, где играл Жан-Луи Трентиньян. Два монолога из пьесы вошли в выпущенную издательством Applauseантологию «Соло — лучшие монологи». «Охоту на тараканов» опубликовало издательство Samuel French, а также издательство Northwestern University Press — в собрании пьес Гловацкого, вместе с пьесами «Замарашка»и «Фортинбрас спился».
«Антигона в Нью-Йорке»
«Каждая эпоха имеет такую трагедию, которую заслуживает. Я просто написал комедийку об отчаянии», — говорил автор. Античная трагедия Софокла, перенесенная в реалии населенного бездомными парка в Нижнем Манхэттене, приправленная экзистенциальным, беккетовским абсурдом, приобретает измерение жестокого и при этом смешного трагифарса.
В Томпкин-сквер-парке полирует скамейку алкоголик Саша — ленинградский еврей, который после конфликта творчески-политического характера (во время вернисажа Брежнев обругал его абстрактную картину) очутился в Нью-Йорке. Компанию ему составляет эпилептик Блошка (Пхелка), олицетворяющий собой характерные пороки и комплексы польского эмигранта. Блошка — мелкий прохвост, обманывающий самого себя лицемер, которому всюду видится антипольский заговор — в особенности когда Саша раскрывает его очередное жульничество.
Оба живут сегодняшним днем, пьют самый дешевый алкоголь. Блошка строит фантастические планы пригласить в США невесту, как только «встанет на ноги», а Саша грезит о возвращении к профессии художника в России, хотя постепенно иллюзии его оставляют. Есть еще «одержимая» пуэрториканка Анита. Она внушила себе, что в нее был влюблен молчаливый Джон, который как раз скончался накануне ночью, и она собирается устроить ему достойные похороны в парке под скамейкой, а не под стенами тюрьмы, куда закапывают людей без документов. Анита выскребает последние сбережения, за которые Саша с Блошкой берутся выкрасть тело Джона и похоронить его в парке.
Пьеса была написана по заказу вашингтонского театра Арена-Стейдж, где в марте 1993 года и состоялся ее первый показ. Time Magazineназвал ее одной из лучших в том году. В 1994 году «Антигона в Нью-Йорке»ставилась в театрах по всему миру: в Праге, Санкт-Петербурге, Бонне, Будапеште, в Москве, в 1996 году — в театре Йельского университета в Атланте и в Вайнярд-Театре в Нью-Йорке в постановке Майкла Мейера. В 1997 году «Антигона…» завоевала в Париже приз за лучшую пьесу года Le Baladin, присуждаемый Ассоциацией критиков, а также приз студентов Сорбонны. Жиль Шово писал в La Revue du Spectacle: «В этом превосходном тексте необыкновенно талантливо смешиваются бурлеск и трагизмом». Мишель Бурсе писал в газете Télérama: «Текст полон юмора. Никто не пытается читать морали. Каждый должен найти свою правду. Прекрасно». В Passion Theatreможно было прочитать следующее: «Шедевр, это жизнь, это — все». Трагикомедию Гловацкого посмотрели зрители театров в Мехико-Сити, Остраве, Белграде, Каунасе, ее несколько раз ставили в Германии, перевели более чем на двадцать языков. Литературный критик Ян Котт назвал ее одной из трех лучших пьес, написанных «за последнее время» в Польше (наряду с «Эмигрантами»Мрожека и «В песок»Ружевича). Польская премьера «Антигоны в Нью-Йорке»состоялась в театре «Атенеум» в постановке Изабеллы Цивиньской. Казимеж Куц поставил«Антигону…»в Театре Телевидения.
«Блошка является человеком в полной мере, — говорил Петр Фрончевский, исполнивший эту роль в спектакле Цивиньской. — Бедным, брошенным, забытым — трагичным. Естественно, он действует в меру своих духовных и интеллектуальных возможностей, но нельзя сказать, что он законченный подлец. Он потерянный. Все, что он делает, он делает из-за отчаяния. Из-за недостатка всего: места на земле, любви, сочувствия. Естественно, это можно сыграть по-разному. Я стараюсь сделать его трогательно смешным (…). Во всяком случае, у меня в руках уже давно не было такого великолепного материала».
«Четвертая сестра»
Название вызывает ассоциации с «Тремя сестрами»Чехова, к тому же трагикомедия Гловацкого разыгрывается в российских реалиях. В конце двадцатого века три сестры, Вера, Катя и Таня, пытаются в современной Москве воплотить в жизнь мечты своих чеховских предшественниц из глухой русской провинции начала века. Однако в то время эмоционально-психологические проблемы зиждились на гораздо более стабильных нравственных принципах, отчего все казалось значительно проще. Лучше всего это сформулировала, перефразируя строки Некрасова, старшая сестра Вера: «Быть может, были жёстче времена, но не было глупей».
«Четвертая сестра» на примере судеб среднестатистической московской семьи демонстрирует последствия перемен, которые наступили в России и других странах после распада советского блока. Жизнь трех дочерей Генерала — некогда номенклатурного хозяина жизни и смерти, прошедшего боевой путь от Берлина до Кабула, а ныне — банкрота — довольно радикально отличается от того, как ее представляли себе их прототипы из чеховской пьесы. Абсурдный образ новой Москвы после произведенных коммунистической властью опустошений, одержимой «пятым элементом»: деньгами и мифом о США как земном рае, имеет и локальное, и глобальное измерение. На примере коррумпированной российской столицы, где густо, «бессмысленно и беспощадно» стелятся трупы жертв бандитско-милицейско-политических разборок, автор жестоко и честно показал картину конца прошлого века.
Возможно, Януш Гловацкий где-то сгущает тона, но, как подсказывает опыт, нет такой бессмыслицы, которая где-то со временем не стала бы нормой. Мир меняется и делает это не только в верном направлении, так что того и гляди, как на телеэкранах станут привычными рекламы бронежилетов для младенцев. Со сформулированными таким образом оценками можно спорить, но отмахиваться от них нельзя. Как и все произведения Гловацкого, «Четвертая сестра»получилась горько-ироничной. И, что по мнению автора важнее всего, в ней главным образом говорится об отчаянном поиске любви.
Пьеса была написана по заказу директора Театра Польского во Вроцлаве Яцека Векслера. Режиссером первой постановки стала Агнешка Глиньская. В Польше пьесу приняли с некоторой настороженностью, которой драматург не почувствовал со стороны российской публики.
«Григорий Заславский написал в „Независимой газете”, что „В Европе — в ее восточной, бывшей социалистической, части — новое повальное увлечение: комедия Януша Гловацкого "Четвертая сестра". Он назвал„Четвертую сестру”„социальным фарсом” и сравнил с пьесой „На дне”Горького. На Московской книжной выставке, где был представлен мой„Последний сторож”, писатель и режиссер Андрей Яхонтов, который вел встречу с Гретковской, Конвицким и со мной, сказал: „Гловацкий прекрасно чувствует Россию, ни один русский писатель не написал ничего столь же интересного о России девяностых”. Русские как-то меньше на меня обижаются, чем поляки».
Короткая пьеса Гловацкого Home section, впервые поставленная в Театре Маккартера в Принстоне, была опубликована в антологии «Лучшие американские пьесы 1995–1996 гг.», выпущенной издательством Applause.
Януш Гловацкий читал лекции и вел занятия по драматургии в Университете в Айове, преподавал в Колумбийском университете, Беннингтонском колледже, был приглашенным драматургом в Нью-Йоркском публичном театре, Марк-Таппер-Форум в Лос-Анжелесе и Центре современного искусства ЭйСиЭй (Atlantic Center for the Arts) во Флориде. Публиковал статьи и эссе в New York Timesи The New York Times Magazine.
«Из головы»
Мировой успех пьес Януша Гловацкого не повлиял на его потребность в прозаическом высказывании. Он по-прежнему публикует книги, занимающие пространство между эссе и документальным текстом. Именно такой характер носит его мемуарно-автобиографическая проза «Из головы».
Автопортрет писателя, который мы встречаем в этой книге, отличается от расхожего мнения о Гловацком как пересмешнике, отгородившимся от мира гротеском или иронией. Да, сам он любит подчеркивать, будто бы его мировой карьере способствовал генерал Ярузельский, который ввел в Польше военное положение и тем самым помог писателю принять решение о том,чтобы остаться на Западе. Однако все остальное — международное признание и успехи — были результатом его таланта вкупе с титаническим трудом.
«Беккет написал, что нет ничего смешнее несчастья. Мне кажется, нужно искать смешное в трагизме. И получается очень хорошо, ведь всех нас очень веселит, когда у кого-то что-то не получается. К сожалению, такова человеческая натура. Мои пьесы следует играть не так, как просил Чехов, а наоборот. Он просил играть его смешно, а играли серьезно. Прошу этого не записывать, а то скажут, что я сравниваю себя с Чеховым, а это уже наглость».
«Из головы» — это одно из самых интересных свидетельств, которые только смогла произвести на свет польская литература после Второй мировой войны. Произведение стоит в одном ряду с опубликованными ранее«Красивыми двадцатилетними»Марека Хласкои «Календарем и клепсидрой»Тадеуша Конвицкого. С ловкостью циркача Гловацкий меняет темы своих миниатюрных эссе, чтобы не дать читателю возможности устать. При этом он включает в тексты такие не до конца популярные популярные сюжеты, как свое добровольное участие в торжественном «открытии в Едвабно памятника евреям, убитым поляками при более или менее поощрительном аккомпанементе немцев».
«Ожидавшая нас в Повислье толпа автокаров никоим образом не спешила заполняться, — за исключением одного, в котором ехали командированные представители посольств. В моем автобусе на шестьдесят ехалось комфортно, потому что нас было всего семеро: ни лидеры бизнеса, ни знаменитые режиссеры и актеры мест не позанимали. Были, конечно, президент и премьер, который вроде бы сказал, что, мол, он отдает себе отчет в том, что его приезд может стоить Союзу левых сил 20% голосов избирателей на приближающихся выборах, но его партия может себе это позволить. Сегодня такого экстравагантного поступка никто бы уже позволить себе не смог.
Дул сильный ветер, городок расплывался в тумане и дожде. Ксендз забаррикадировался в костеле. Сначала на рыночной площади, где несколько десятков лет тому назад все началось, президент извинился перед евреями за то, что случилось в Едвабно. Эти извинения впоследствии вызвали ряд замечаний части общества и политиков, но, пожалуй, безосновательно, поскольку президент извинялся исключительно от имени тех поляков, которых события в Едвабно потрясли. Так что все те, кого они не тронули или кому доставили удовольствие, не должны чувствовать себя задетыми.
Потом мы пошли туда, где все закончилось. Вдоль длинного ряда охранников, за которыми перед бедными домишками выстроился ряд жителей — глядящих недоверчиво, враждебно, которые уже обезболили себя алкоголем. Женщины без возраста держали на руках маленьких детей. Потом там, где когда-то был хлев, стал петь кантор Малеваный. И слушая это пение, большее похожее на стон или плач, отражающееся от лесов и холмов и возвращающееся эхом, которое только минуту пытались заглушить местные своей дискотечной музыкой, я представил себе, каким мощным эхом должен был возвращаться тогда предсмертный крик сжигаемых заживо сотен женщин, мужчин и детей, и на минуту мне стало стыдно оттого, что я человек». («Из головы», Świat Książki, Варшава, 2004).
Характер эссе носит также его книга «Я пришел, или Как я писал сценарий о Лехе Валенсе для Анджея Вайды» (2013). Это настоящая вивисекция послевоенных польских реалий с их поразительными парадоксами. Красноречивым символом этих парадоксов является герой книги и фильма Вайды «Валенса. Человек из надежды»— рабочий, народный трибун, узник совести, нобелевский лауреат, который настроил против себя многих прежних союзников и обманул надежды в качестве главы государства.
Януш Гловацкий обладает редкой способностью находить в человеческой природе парадоксы. Такие, как слишком короткая память, которая сохраняет только то, что выгодно помнить в данный момент, забывая о вовсе не такой простой совокупности явлений. А это, в свою очередь, приводит к возникновению мало похвальной тенденции преуменьшать достоинства тех, кому повезло, и извлекать на белый свет их настоящие или мнимые промахи и несовершенства. В значительной степени это касается самого автора «Я пришел…».
«Гловацкий является сегодня автором мирового масштаба, — считает режиссер Анджей Мария Марчевский. — Он – первый польский писатель, которому удалось преодолеть барьеры очень герметичной системы создания и потребления искусства на западном рынке. Его успех на зарубежных сценах, в особенности на американских, сравним с успехом Полански в мировом кино. Естественно, это вызывает много раздражения и аллергических реакций в польских творческих кругах, среди людей, зараженных комплексом неудачников».
Его жизненный партнер — актриса и певица Олена Леоненко. У писателя есть дочь Зузанна.
[Все высказывания без указания источника взяты из интервью, которые автор этого текста провел в 1990–2009 гг. для газеты «Rzeczpospolita»].
Автор: Януш Р. Ковальчик, май 2014
